Аршин для провинции

«Аршином общим» российскую провинцию, конечно, не измерить. «Умом понять» — можно попытаться, но есть риск столкнуться с принципиально не познаваемым. Предлагаю просто понаблюдать.

…И в страшном сне не могла представить, что на четвертом десятке останусь без богемных кафе и больших книжных магазинов – в маленьком, самом что ни на есть провинциальном городке N, в Кировской области. Когда ехала сюда, было страшно: думала, мне конец. У меня же в «послужном списке» — филармонии, галереи, университеты… Но рефлексии рефлексиями, а работу нужно было искать.

Пристроилась в районную газету, стала брать интервью, и что же? Встретила людей, до которых, думаю, никогда не дорасту: не быть мне такой терпеливой, сдержанной, многознающей – словом, интеллигентной. Эти встречи стали первым поводом для размышлений на тему «чем определяется — или измеряется — провинция». Размышления – громко сказано, конечно. Просто во время прогулок с коляской, забегов по магазинам стала обращать внимания на выразительные детали, что-то вспоминать, сравнивать

Те самые встречи

Узнала об Алексее Петровиче сначала как о реставраторе. Удивило само наличие реставратора в маленьком городе. Жизнь у нас долгие годы строилась вокруг завода, теперь еще одним центром стали магазины – в их потенциальной бесконечности. Но на центральные позиции никогда не претендовал маленький музей.

Конечно, самоучка, просто любитель. Но иногда простая любовь ценнее непростого образования. Всю жизнь проработал монтажником, всегда оставался – и остается – художником. Пишет пейзажи: есть у него свои заповедные тропы в окрестностях города. Книголюб, шахматист, меломан. Вроде бы, вполне земной, не чудаковатый, но все равно – особенный: светлый, добрый, солнечный.

При знакомстве впечатлили две вещи: во-первых, Алексей Петрович знает русских художников по имени-отчеству (я даже у Репина отчество не сразу припомнила), во-вторых – музыка. Когда работает дома, не на пленэре, ставит пластинку с квартетами Моцарта и пишет под это божественное «мурлыканье».

Нина Ивановна… По статусу – первая леди, по стилю жизни – интеллигентнейшая женщина, скромная, высокообразованная. Никогда не эксплуатировала статус мужа, всегда находилась в благородной тени. Ее рассказы о поездках в Москву – летопись столичной культурной жизни: очереди «на Пикассо», первые выставки Тонино Гуэрры, спектакли «Ленкома», последние концерты Николая Петрова.

Она очень терпима по отношению к чужим промахам, ошибкам. Всегда очень внимательно слушает своих собеседников, сочувствует им, радуется за них, даже если сама в этот момент нуждается в поддержке. Мне кажется, это нравственный талант: он сродни художественному. Но, может быть, еще более редкий.

Мой педагог об одном ученом говорил так: «Он парит на недосягаемой нравственной и духовной высоте». Мы, студентки, подхихикивали – такой неправдоподобной, устаревше книжной казалась фраза. Прошло много лет, и я поверила в эту недосягаемую высоту.

 

Книжное

Где искать спасенья? В библиотеке, конечно. Пусть провинциальной. Долго смотрела вокруг с высокомерным «надо же, и здесь это читают». Увидев у библиотекаря на кафедре книгу о Ростиславе Захарове, не поленилась, спросила: «И кто ее у вас читает?» Как будто в маленьком городе должны довольствоваться рецептами и женскими романами. Кстати о последних. С библиотекарем вышел у нас спор по поводу Екатерины Вильмонт. Я, помня о Бальмонте, называла ее ВильмОнт, а библиотекарь – ВИльмонт.

Месяц назад меня записали в очередь на «Географа…» Алексея Иванова. Он до меня добрался в таком виде, будто его лет десять читали, читали, читали. Засыпая, роняли на пол. Отнимали друг у друга. Приятно, что и говорить. Книжный том стал похож на своего героя: такой же потрепанный, несчастный и обаятельный.

 

Прогуливаясь меж книжных стеллажей, щурясь близоруко на книжные корешки, сначала выискивала ошибки в расстановке. Потом разглядела лотмановские комментарии к «Онегину», роскошно комментированное издание «Огненного ангела» Брюсова. Не выпускаю из рук эти книги уже несколько месяцев.

***

Был у нас в давние годы книжный магазин – основательный, советский. Настоящий книжный универсам: и научная литература, и детская, и художественная, и нотные издания. Среди прочего, лично мною уже в 1990-е были там приобретены ноктюрны Шопена, почти весь Булгаков, альбом Боттичелли и другие сокровища. Со временем площадь магазина уменьшалась, как шагреневая кожа. Его теснили одежда и обувь, потом хозяйственные товары. Кто победил в честной конкурентной борьбе за удобную торговую площадь в центре города? Правильно, не книги. Но эта история  имеет счастливое продолжение.

Довольно долго частный крохотный книжный магазинчик жил на территории бывшего «Детского мира». Ассортимент несколько лет был предельно демократичным – детективы, незамысловатая любовная проза, школьные учебники, раскраски-потешки. Потом на полки вернулся Пушкин, за ним подтянулись Селинджер, Виан, Гессе. Хозяйка магазинчика по индивидуальным заказам привозила Дину Рубину, толковые словари, журнал «Сноб». Совсем недавно магазин обрел собственное пространство. Оно, конечно, тесновато для литературы всех времен и народов, но зато на его собственном фасаде появилась собственная вывеска. Лики Гоголя, Лермонтова, Достоевского и Тютчева(!) обращены к перекрестку: по нему несутся школьники, его пересекают взрослые скучные граждане, городские автобусы. А классики строго смотрят на всех и на все сквозь чахлую придорожную листву.

Фонарь. Аптека

Как показывает творческий опыт великих мастеров слова, провинция способна превратить прозу жизни в поэзию. С таким же успехом не работающий ночной порой фонарь возле аптеки, лишает символистский городской пейзаж поэтического обаяния.

Часто приходится выбираться в аптеку в позднее время – то за молочной смесью, то за подгузниками. В эти же часы активизируются маргиналы: их сумрачные фигуры на мгновенье задерживаются возле аптечной кассы и исчезают во мгле. Их целью являются голубоватые коробочки с настойкой перца стручкового. Утром большое количество коробок можно увидеть в приаптечных урнах. Цена вопроса – 26 рублей: дешево и, по-видимому, эффективно.

Оказывается, настойка сия изрядно тонизирует. Некоторые из пришедших за ней стесняются – то ли своей бедности, то ли своего пристрастия. Даже без очереди «обычных» покупателей пропускают. Иногда, чтобы в глазах девочки-провизора и малочисленных посетителей выглядеть поприличнее, покупают еще что-нибудь – вроде пластыря.

Вчера увидела в песочнице две коробки из-под настойки, рядом – пластиковый стаканчик. Значит, существует подобие питейного этикета…

Доска объявлений

В каждом городе — свои коммерческие сюжеты. Доска объявлений (не виртуальная, а реальная – деревянная, с металлическим козырьком) расскажет все о вкусах, приоритетах, социальных проблемах горожан. Если у Ильфа и Петрова в сфере услуг лидировали погребение и стрижка-бритье, в моем городе N нет равных натяжным потолкам и дровам (пиленым, непиленым, разной степени влажности). Секрет лидерства первых я так до конца и не постигла.

С дровами все ясно: очень большой частный сектор, а всеобщая газификация так и не наступила. Да что газификация: централизованного водоснабжения на некоторых улицах нет.

 

omutninsk-3
Фото: Евгений Кожевников

Поэтому «серебро» рекламной гонки — у скважин (бурение, промывка). Чуть отстают от них уникальные, небывалые, грандиозные распродажи. Распродают, в основном, меха и загадочный московский конфискат.

Попробовала недавно вставить свое писклявое слово в мощный коммерческий гам и повесила старательно сочиненное объявление. Вялое «Даю частные уроки музыки» уже к вечеру было перекрыто очередной «Грандиозной распродажей» — то ли шуб, то ли всего на свете.

Великий, могучий

«ЛожИть», «лОжить» «позвОнишь» — так говорят у нас многие. И это, мне кажется, не стоит однозначно связывать с низким уровнем речевой культуры. Может быть, так проявляются речевые привычки, местные нормы произношения. Ведь не раздражают такие диалектные формы, как «ести» (есть/кушать), «Батюшки Светы» (Батюшки Святы). Мне очень нравятся наши «ак чо» (так что), «ак но, чо» (да). Еще более выразительны, традиционны — «робить» (работать), «уросить» (капризничать – так говорят про малыша), «смыселка» (некто хитрый, шустрый).

Из открытых форточек времен моего детства неслось:

— Лена, иди естиии!

Я и сама так орала.

Бабушка моя говорила  «ись» (есть):

— Ись-от будешь? (Есть-то будешь?)

Этот вариант я сейчас уже не слышу, а «ести» по-прежнему звучит.

Слышу на улице, да и сама, играя с малышом, говорю «куды». Знакомая рассказывала, как в годы дефицита ездили с подругами в соседний город за продуктами. Во время пересадки самая молоденькая девушка из их компании пристроилась к «масковским» ребятам. Болтая с ними, тоже заакала по-столичному. Время садиться в поезд, старшая подруга зовет:

— Тань, ну ты куды ушла-то?

— Куды-куды…. Сюды!

Вот и вся «Масква».

Конечно, многие чудные слова не являются исключительным достоянием кировского, вятского тезауруса. Однако побывав и в других землях, могу сказать, что нигде не слышала глагола «хвощет»:

— Дождь как хвощет (хвощщет)!

Характерные для нас, северных вятских, редукции так естественны, музыкальны, что даже ориентированный на поиск речевых особенностей слух их быстро перестает замечать:

— Ак по-мому (по-моему), они разошлись ведь.

— А она горрит (говорит), сошлись снова.

Редко, но все же встречается противоположный случай – удлинение, пролонгация:

— Это кто? Сестра евошняя (его)?

Более распространенный вариант, конечно, — «евонная». Мне кажется, появление «ихних», «евонных», «евошних» связано с желанием не только удлинить уж слишком короткие местоимения, но и с попыткой превратить местоимение в прилагательное – куда более эмоциональную часть речи.

 

В моем ближайшем кругу носителем диалектных, или так называемых просторечных, выражений является моя мама. Она всю жизнь прожила здесь, в городе N: это ее родное, привычное. Кое-что мне досталось по наследству от бабушки. Отдельная история — моя старая крестная, которая еще помнила, что «они — господ Сергеевых», из Вологодской губернии. Речь ее была совсем другой, может быть даже не такой колоритной. Однако то, что она рассказывала о деревенском быте, ее религиозные представления, впечатляли невероятно. Приберегу это для новых «мемуарных глав».

***

Мне кажется, что диалоги между тем, кто вышел в майке покурить на балкон, и теми, кто неспешно прогуливается внизу, — жанр провинциальной коммуникации. Интернет, сотовая связь ему не конкуренты.

Дядька с балкона – мужикам в спецодежде:

— Э, сачки! Робить надо, а они гуляют!

— Ак чо, мы с работы идем.

В юные годы слышала, как одна женщина из окна кричала куда-то вниз рецепт жареных грибов. Внизу ее слушали  и задавали  уточняющие вопросы.

Так все же…
…не крохотные доходы, не ужасающе плохие дороги, не отсутствие театров и филармоний отличает провинцию от непровинции. В маленьком городке не звенят повсюду слова «амбиции», «карьера», «самореализация», «мотивация» и им подобные. Позитивные и негативные проявления столичных ярмарок тщеславия здесь ни к чему. Жизнеобразующим фактором является в провинции огород.

 

Огородный, он же дачный, сезон начинается в феврале-марте с закупки семян, возни с рассадой. Рассада постепенно занимает все подоконники в домах и квартирах. У кого есть возможность, ящички и плошки с зелеными ростками тащат на работу. Потом – огород вскопать, вспахать, подготовить, засеять, засадить… Фанаты приобретают все версии специальных лунных календарей для огородников и следуют предписанному. И так до глубокой осени. Огородные радости и горести вытесняют все другие темы для разговоров. В выпусках новостей более всего интересует прогноз погоды.

С одной стороны – это память о дефицитных советских временах, когда в магазинах овощи купить было невозможно. Это память о голодных девяностых, когда наличные деньги почти исчезли: обручальные кольца меняли на мешок муки или сахара. И это возможность хоть как-то жить, имея зарплату или пенсию в 6-7 тысяч. А с другой, наличие огорода — это гарантия того, что, посадив все в мае, летом ты не помрешь, просто не имеешь права: ведь осенью надо урожай собирать, банки закатывать. Овощные хлопоты заставляют жить, как бы трудно не было.

Одна мамина знакомая, выписавшись из онкологического отделения после операции, сразу рванула в огород. Другая, с тяжелым диагнозом, в моменты просветления возилась с помидорами. Нередко наши пожилые люди падают на грядках с инсультом. Прямо с огородов их увозят «скорая». Кого-то — навсегда, как мою соседку тетю Олю.

Огород стал реальной, осязаемой заменой идеальному смыслу жизни. Смысл ведь нужен всем, всегда, везде.

…Вообще, в маленьком городке актуально все, что привязывает человека к земле, – приусадебное хозяйство, сараи, погреба, кессоны, гаражи, собственные баньки.

Но кто-то рвется к звездам: изучает устройство космических кораблей, поет на улице наивные песни под гитару, играет ретро-мелодии в самодеятельном духовом оркестре, рассказывает девушкам про фразеологизмы. Хотя и этот «кто-то», не сомневаюсь, тоже вкалывает на огороде.

… Есть, есть повод думать о провинции, и думать о ней — с нежностью.

Автор: Алевтина Бояринцева

Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите левый Ctrl+Enter.

1 КОММЕНТАРИЙ

  1. Есть блаженное слово провинция, есть чудесное слово уезд… Ваша нежность к провинции передается, потому что любовь к родному краю не может не трогать читателя.

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here