Мало кто знает об этом исторически важном для блокадного Ленинграда событии. Легендарные 80 минут, вошедшие в историю.
Место действий — блокадный Ленинград. Временной отрезок — 80 минут. Эти 80 минут были переломными в душах и сердцах всех жителей Ленинграда, переломными они были и для безжалостной и беспощадной немецкой армии, когда 80 минут враг замертво слушал 2 симфонии одновременно — «7-ую симфонию Шостаковича и «залповую симфонию» наших солдат, защищавших площадь Искусств и зал Филармонии.
Война в самом разгаре, силы обороняющихся советских солдат были исчерпаны. Но каждый из солдат намертво, ценой своей жизни держал свой пост, сдерживал свои позиции — на крышах, на чердаках, у подъездов ленинградских домов, и каждый солдат, заступавший на дежурство, считал свой пост самым ответственным. Ибо тревожное ленинградское небо дышало войной.
Появились посты и у совсем мирного здания — консерватории. Встали на них люди совсем невоенные: музыканты, дирижеры, композиторы. На пост № 5 заступил Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Получил каску, пожарный комбинезон, потренировался орудовать щипцами для сбрасывания «зажигалок», держать пожарный шланг и приступил к совершенно новой для себя службе.
Сейчас мы хорошо знаем выдающееся произведение этого композитора — Седьмую (Ленинградскую) симфонию. Тогда она только создавалась. В осажденном Ленинграде. На Большой Пушкарской улице, в квартире композитора. В консерватории. И на посту № 5 тоже.
Когда началась работа над нею, определить сложно. Правда, сам композитор на первых черновых листах поставил дату: «15/VII 1941». Но ведь она говорит только о том, когда на нотных строчках появились первые знаки. А когда возник замысел? Когда стали складываться первые музыкальные образы? Наверное, все-таки раньше. В первые дни войны.
Тогда Шостакович стремился попасть на фронт. В Ленинградском партийном архиве и сейчас хранится его заявление с просьбой направить добровольцем в ряды действующих войск.
В Красную Армию попасть не удалось. Но едва начали формироваться полки народного ополчения, композитор вступает в их ряды, с лопатой в руках роет траншеи на окраине города, в районе больницы Фореля. Далее — пост № 5…
Над Ленинградом тревожно выли сирены. Монотонно стучал в радиорепродукторах метроном. Иногда по улицам проходили наши танки. Била дальнобойная артиллерия Краснознаменного Балтийского флота. Может быть, изо всех этих звуков и слагались первые фразы будущей симфонии?..
Работа двигалась быстро, но частенько ее приходилось прерывать: нужно было идти на дежурство. Дмитрий Дмитриевич, по его же словам, забираясь на крышу, на пост № 5, «таскал туда партитуру — не мог от нее оторваться». И среди нотных знаков появлялись совсем не музыкальные буквы — «в. т.», что означало — «воздушная тревога». А было их тогда, много, воздушных тревог. С сентября по ноябрь они объявлялись 251 раз. Случалось — по нескольку в день. 23 сентября, к примеру, сирены выли одиннадцать раз, 4 октября — десять.
17 октября 1941 года Шостаковича пригласили в Радиокомитет.
Диктор объявил:
«Слушай, родная страна! Говорит город Ленина! Говорит Ленинград!» — и передал слово композитору. Волнуясь, подошел Шостакович к микрофону и продолжил: «Я говорю с вами из Ленинграда в то время, когда у самых ворот его идут жестокие бои с врагом, рвущимся в город, и до площадей доносятся орудийные раскаты… Два часа назад я закончил две первые части музыкального произведения…»
Были уже наброски и третьей части, когда пришел категорический приказ из Смольного — эвакуироваться. Маленький транспортный самолетик прошмыгнул над линией фронта и увез Шостаковича в Москву. Работа над симфонией была завершена уже в городе Куйбышеве
«Седьмая симфония,— писал Алексей Толстой,— возникла из совести русского народа, принявшего без колебания бой с черными силами. Написанная в Ленинграде, она выросла до размеров большого мирового искусства, понятного на всех широтах и меридианах, потому что она рассказывает правду о человеке в небывалую годину его бедствий и испытаний».
А теплым июльским днем 1942 года уже другой небольшой самолет снова пересек линию фронта. С Большой земли — в осажденный Ленинград. Вместе с медикаментами для госпиталей летчик Литвинов доставил сюда четыре толстые тетради, надпись на них была следующая : «Посвящается городу Ленинграду».
На следующий день в «Ленинградской правде» появилась коротенькая информация: «В Ленинград доставлена на самолете партитура Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича. Публичное исполнение ее состоится в Большом зале Филармонии».
Участие всех инструментов обязательно
«Посвящается городу Ленинграду»,— прочитал на обложке дирижер оркестра Радиокомитета Карл Ильич Элиасберг. Нотные строчки захватили дирижера и одновременно испугали: где взять такой огромный оркестр? Восемь валторн, шесть труб, шесть тромбонов!.. Их просто нет. А на партитуре рукою Шостаковича написано:
«Участие этих инструментов в исполнении симфонии обязательно». И «обязательно» жирно подчеркнуто.
Да и только ли духовые инструменты! Чтобы исполнить симфонию, требовалось около восьмидесяти музыкантов! А в оркестре Радиокомитета их было всего пятнадцать…
Подняли список с фамилиями музыкантов. Двадцать семь фамилий в этих списках были обведены черным карандашом: эти артисты не пережили блокадной зимы. Примерно столько же фамилий обведено красным: этих людей нужно было искать по госпиталям и стационарам. Конечно, есть еще музыканты — в окопах, в траншеях, опоясывающих Ленинград двухсоткилометровым кольцом. Музыканты эти лежат сейчас у пулеметов, дежурят возле орудий, стоят на постах МПВО… Помочь могла только армия.
Начальник Политического управления Ленинградского фронта генерал Д. Холостов, выслушав просьбу дирижера, грустно пошутил:
— Бросим воевать, пойдем играть! — Но тут же по-деловому спросил:— Где находятся ваши музыканты?
— Часть рядом,— ответил Карл Ильич,— в комендантском оркестре. Другие в передовых частях.
— В каких именно?
Этого дирижер не знал и пообещал выяснить.
В Радиокомитете он собрал письма, пришедшие с фронта, списал номера полевых почт. По этим номерам найти воевавших музыкантов было уже не сложно.
Вскоре в здание Радиокомитета на Малой Садовой стали прибывать рядовые бойцы, младшие и средние командиры. В документах у них значилось: «Командируется в оркестр Элиасберга».
Репетиции длились по 5-6 часов. А между тем, враг был близко, рядом. И потому в те же дни шла еще одна репетиция. Совсем другая. Известная только военным. В небе неустанно кружили наши самолеты-разведчики. Военная разведка занимала позиции, вела наблюдение день и ночь. Все сведения передавались в штаб артиллерии фронта.
Задача была поставлена кратко:
— Во время исполнения Седьмой симфонии композитора Шостаковича ни один вражеский снаряд не должен разорваться в Ленинграде!
И артиллеристы засели за свои «партитуры». Как обычно, прежде всего был произведен расчет времени. Исполнение симфонии длится 80 минут. Зрители начнут собираться в Филармонию заранее. Значит, плюс еще тридцать минут. Плюс столько же на разъезд публики из театра. 2 часа 20 минут гитлеровские пушки должны молчать. И следовательно, 2 часа 20 минут должны говорить наши пушки — исполнять свою «огненную симфонию».
Сколько на это потребуется снарядов? Каких калибров? Все следовало учесть заранее. И наконец, какие вражеские батареи следует подавить в первую очередь? Не изменили ли они свои позиции? Не подвезли ли новые орудия? Ответить на эти вопросы предстояло разведке.
Разведчики со своей задачей справились хорошо. На карты были нанесены не только батареи врага, но и его наблюдательные пункты, штабы, узлы связи. Пушки пушками, но вражескую артиллерию следовало еще и «ослепить», уничтожившее наблюдательные пункты, «оглушить», прервав линии связи, «обезглавить», разгромив штабы.
«Дирижером» артиллерийского «оркестра» был назначен командующий артиллерией 42-й армии генерал-майор Михаил Семенович Михалкин.
Так и шли две репетиции рядом. Одна звучала голосом скрипок, валторн, тромбонов, другая проводилась молча и даже до поры до времени тайно.
О первой репетиции гитлеровцы, разумеется, знали. И несомненно готовились сорвать концерт. Зато о второй репетиции им ничего не было известно.
И пришел день 9 августа 1942 года. 355-й день ленинградской блокады.
На стенах домов появились афиши: «Управление по делам искусств исполкома Ленгорсовета и Ленинградский комитет по радиовещанию, Большой зал Филармонии. Воскресенье, 9 августа 1942 года. Концерт симфонического оркестра. Дирижер К. И. Элиасберг. Шостакович. Седьмая симфония (в первый раз)».
За полчаса до начала концерта генерал Говоров вышел к своей машине, но не сел в нее, а замер, напряженно вслушиваясь в далекий гул. Еще раз взглянул на часы и заметил стоящим рядом артиллерийским генералам:
— Наша «симфония» уже началась.
Молчали немецкие пушки. На головы их артиллеристов свалился такой шквал огня и металла, что было уже не до стрельбы: спрятаться бы куда-нибудь! В землю зарыться!
Всё было почти как в мирное время. В зале филармонии зажглись огромные хрустальные люстры. Только публика была необычная: в потрёпанных гимнастёрках, тельняшках, бушлатах. Примерно также были одеты и оркестранты. Только Карл Ильич Элиасберг стоял за пультом во фраке и белоснежной рубашке с бабочкой. Приехали и руководители Ленинградской партийной организации. По всему городу исполнение концерта транслировалось через громкоговорители. И Карл Ильич Элиасберг взмахнул своей дирижерской палочкой.
Позже он вспоминал:
«Не мне судить об успехе того памятного концерта. Скажу только, что с таким воодушевлением мы не играли еще никогда. И в этом нет ничего удивительного: величественная тема Родины, на которую находит зловещая тень нашествия, патетический реквием в честь павших героев — все это было близко, дорого каждому оркестранту, каждому, кто слушал нас в тот вечер. И когда переполненный зал взорвался аплодисментами, мне показалось, что я снова в мирном Ленинграде, что самая жестокая из всех войн, когда-либо бушевавших на планете, уже позади, что силы разума, добра и человечности победили».
Уже после войны 2 туриста из ГДР разыскали Элиасберга и сказали ему: «Мы слушали симфонию в тот день. Именно тогда, 9 августа 1942 года стало ясно, что война нами проиграна. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх, даже смерть»
За все восемьдесят минут, пока звучала Седьмая (Ленинградская) симфония Дмитрия Шостаковича, ни один вражеский снаряд так и не разорвался в Ленинграде. Ни один стервятник с черным крестом на крыльях не прорвался в небо над городом.
Дирижеру жали руки, поздравляли. Взволнованный, он не сразу понял значение слов, которые произнес, пожимая ему руку, Леонид Александрович Говоров:
— Мы для вас тоже сегодня поработали.
Читать также: КАК ПРЯТАЛИ КРЕМЛЬ ОТ АВИАЦИИ ФАШИСТОВ
