Мелодию Соловьёва-Седого к песне «Подмосковные вечера», о которой идёт речь, занесённую по количеству исполнений в книгу рекордов Гиннесса, знают, наверное, все – от мала до велика, от «Москвы до самых до окраин». Этот шедевр по праву занимает своё почётное место в мировой музыкальной классике и является такой же визитной карточкой нашей страны, как не менее известная «Катюша».
Примечательным же является тот факт, что песня «Подмосковные вечера», являясь лучшей из почти 400 песен, написанных Соловьёвым-Седым, посвящена Москве, хотя сам Василий Павлович всю свою жизнь прожил в Ленинграде.
Совершенно непостижимо, как Василий Павлович мог сочинять свои настолько разные и столь льющиеся мелодии, особенно учитывая атмосферу, сопутствующую процессу их создания. По воспоминаниям вдовы поэта Алексея Фатьянова, с которым Соловьёв-Седой немало потрудился на песенном поприще, дело происходило примерно так:
«Лёша ранним утром шёл к Васе в гостиницу «Москва“, где тот всегда останавливался: Вася всегда жил в одном и том же номере с роялем. Брали водку, много водки, и закуску. Сначала выпивали бутылку, и лишь затем шли к инструменту. К вечеру под роялем выстраивалась целая батарея бутылок и была готова очередная прекрасная песня. Так они и жили: ели, пили, гуляли, сочиняли. Вася был очень веселый, легкий, остроумный, компанейский. А его музыка! Гений, он и есть гений».
Быть может, именно по этой причине и получилась столь прекрасной мелодия «Подмосковных вечеров», где речка «движется и не движется», песня «слышится и не слышится» – в общем, гармония налицо!
Автором слов песни стал поэт Михаил Львович Матусовский. В годы войны Михаил Львович часто радовал читателей фронтовых газет своими частушками, стихами и фельетонами, а также опубликовал несколько сборников своих стихов. После войны Матусовский полностью раскрыл свой поэтический дар, написав много песенных текстов к различным кинофильмам, таким как «Верные друзья», «Испытание верности», «Тишина», «Щит и меч».
А сами песни, полюбившиеся нескольким поколениям людей, популярны в народе до сих пор и даже обретают вторую жизнь. К примеру, все знают и «Старый клён», что стучится в окна мне, и «Сиреневый туман», что над нами проплывает, и «Вологда», где живёт темноглазая, и «Берёзовый сок», которым щедро родина поила. Но все же главными творениями поэта стали «С чего начинается Родина» и, естественно, «Подмосковные вечера».
Меж тем, как это часто случается с гениями, начало судьбы у песни «Подмосковные вечера» было сложным. Как утверждают некоторые источники, мелодия, написанная Соловьёвым-Седым, не слишком ему понравилась и была отправлена в дальний угол нижнего ящика заброшенного стола на даче композитора в Комарово. Т.е., вполне вероятно, могло случится так, что мы никогда бы и не узнали об этой песне. Но, как обычно, помог счастливый случай.
В Москве с 5 августа по 16 августа 1956 года должна была состояться I летняя Спартакиада народов СССР, и к этому событию решено было снять документальный фильм о лёгкой атлетике. Сомнения терзали авторов картины, поскольку в 50-е года у «королевы спорта» было не так много поклонников среди болельщиков, трибуны стадионов пустовали во время соревнований, поэтому перспективы фильма быть просмотренным и вовсе были туманными. «Оживить» картину «В дни Спартакиады» было решено музыкально-песенным сопровождением, для чего и были приглашены композитор Соловьёв-Седой и поэт Матусовский. К тому времени оба были уже довольно известными и способными быстро и качественно решать сложные творческие задачи.
Лихо взявшись за дело, авторы написали две бодро-строевые песни для хора, звучащие в эпизодах соревнований, и одну лирическо-задушевную, сопровождающую эпизод с отдыхающими перед важными стартами спортсменами, как раз для которой и пригодилась уже написанная и порядком подзабытая мелодия, легко и просто появившаяся погожим летним ленинградским вечерком. Ее решено было использовать для сюжета, происходящего на одной из подмосковных спортивных баз. Собственно, бесхитростные слова обращения к любимой, предложенные Матусовским, также не привнесли какого-либо соответствия спортивному сюжету, что и было отмечено приёмочной комиссией.
Исполнить песню предложили известному, но в чём-то капризному и хулиганистому Марку Бернесу. Не имея ничего против музыки, о словах он выразился довольно прямо: «Ну, и что это за песня, которая слышится и не слышится? А что это за речка – то движется, то не движется?».
Соловьев-Седой отшутился: «Да нормальная гениальная песня». Нормальная гениальная… Он и вправду думал, что шутит. А, как вспоминал друг Бернеса поэт Константин Ваншенкин, Бернес в ответ продолжал цитировать слова песни: «смотришь искоса, низко голову наклоня»… Ребята, я бы от такого взгляда девушки тоже онемел, как и ваш герой.
В итоге Бернес связываться с этой песней не стал, видимо, крепко пожалев об этом впоследствии.
Песню исполнил солист Большого театра Евгений Кибкало. Затем с записями всех трёх песен познакомилось руководство Студии кинохроники, в результате чего Соловьёв-Седой срочно был вызван телеграммой из Ленинграда в Москву. Матусовский вспоминал об этом:
«Помню это унылое заседание, на котором композитору говорили: «Уважаемый Василий Павлович, мы послушали вашу лирическую песню и, говоря откровенно, не узнали вашего таланта. Вы, автор столь прекрасных песен, на этот раз написали вяловатую лирическую песенку, и мы не уверены, стоит ли её вообще включать в фильм…»
Всё это я припоминаю не для того, чтобы позлорадствовать задним числом над попавшими впросак киношниками, а чтобы подчеркнуть, как непросто судить о песне и предсказывать её будущее…»
Авторы, конечно же, расстроились, а Соловьев-Седой сказал: «Михей, наверное, они правы. Будем считать, что это наша неудача». Однако, сроки уже поджимали, времени на создание новой песни уже не было и «Подмосковные вечера» всё же утвердили. Только вот исполнение песни сочным баритоном Кибкало не сильно нравилось даже самим авторам, а время то все шло.
И вот тогда-то произошёл второй счастливый случай. Исполнить песни к фильму был приглашён выдающийся певец и актёр МХАТа, народный артист России Владимир Константинович Трошин, который позже вспоминал:
«В 1955 году меня пригласили на Центральную студию кинохроники в Лихов переулок для озвучивания двух песен к фильму о Спартакиаде народов России. Мне нужно было спеть их с мужским хором. Приехал я на студию в момент, когда там прослушивали дубли с записью незнакомой мне песни. Включили магнитофон, и я слышу, что поёт Женя Кибкало, поёт красиво, как он умел это делать:
«Не слышны в саду даже шорохи.
Всё здесь замерло до утра…»
Послушал и спрашиваю у Василия Павловича Соловьёва-Седого, который рядом сидел:
– А это что за песня?
– Дрянь песня, – отвечает. – Не получилась она у меня. В корзину пойдёт…
– Как в корзину? Мне кажется, песня очень даже хорошая. Быть может, попробовать исполнить её не открытым вокалом, а мягко, лирично.
– Да в Ленинграде её кто только не пытался спеть, – перебивает Василий Павлович, – и тоже ни у кого не получилось. Неудачная песня. Заунывная, грустная, тоскливая. Хотел её в этот кинофильм «втиснуть». Думал, здесь пройдёт. Не получилось.
Матусовский рядом сидит. Я к нему:
– Михаил Львович, нельзя же так. Жалко песню. Надо что-то придумать, чтобы спасти её.
– Да твой Михаил Львович тоже хорош, – вновь перебивает Соловьёв-Седой, – Лучше слов для песни не мог придумать: «Речка движется и не движется, песня слышится и не слышится…» У меня музыка скучная, а у него – слова не поймёшь о чём…
Вижу, что оба расстроены, а композитор ещё и раздражён. Но не отстаю.
– Поговорите с ним всё-таки, – прошу Матусовского, – попросите. Может быть, он мне даст попробовать спеть эту песню. Пусть слова её не конкретны, как ему кажется, но атмосферу и душевное состояние влюблённого человека передают тонко. И мелодия красивая, задушевная… И на ушко, тихонько так стал ему напевать, как я песню эту понимаю и чувствую.
– Я с Васей поговорю, – пообещал Матусовский.
Подходим с ним к Василию Павловичу. Тот смилостивился:
– Ладно, показывай, что ты там придумал.
Я стал тихонько напевать. Слушает, аккомпанирует, лицо посветлело, доволен, вдохновился:
– Ты и в самом деле что-то в ней раскопал. А ну давай, давай, давай…
– А что же делать? – спрашивает. – Оркестранты ведь больше играть не будут. Всё уже записали. Время позднее. Их сверхурочно работать не заставишь. А впрочем, подожди, – говорит, – я что-нибудь придумаю…
Поставили ширму в дальнем углу студии, за нею микрофон установили, чтобы оркестранты меня не видели.
– Я сейчас музыкантов чем-нибудь отвлеку. Анекдот какой-нибудь расскажу. И попытаюсь найти повод или предлог, чтобы они хотя бы разок аккомпанемент этой песни сыграли. А ты за ширмой спрячься и спой, как получится. Авось не поймут, что к чему…
Так и поступили. Он ведь большой мастер был анекдоты травить. Все собрались. Смеются. А потом, слышу, заиграли вступление к «Подмосковным». И я запел. Один куплет, второй куплет, третий и всю песню. В два часа ночи оркестр отпустили. Собрались все, кто над фильмом работал, прослушали. Никто, правда, не сказал «Ах!». Но, вижу, что понравилось. Только режиссёр спрашивает: «А что же, ребята, мне делать? Куда теперь ее, эту песню, вставлять? Все ведь до секунды расписано. И фильм почти весь смонтирован».
На этом и расстались. На следующий день я записал ещё две их песни с хором, какие редсоветом были приняты, а через три месяца пригласили меня на просмотр фильма…»
Увы, даже великолепное выстраданное исполнение песни Трошиным в фильме «В дни спартакиады» не позволило песне быть хоть сколько-нибудь замеченной: легкоатлеты вели себя настолько шумно, что оставшаяся от всей песни пара куплетов просто растворилась в этом весёлом гомоне.
Победного спортивного старта не получилось. Певец, естественно, огорчился и расстроился.
И снова помог третий счастливый случай. Спортивная кинолента сразу же обрела место в пыльных архивах, а вместе с ней позабылась и песня, пока однажды вечером песня не прозвучала на радио.
Владимир Трошин пишет об этом:
«Прошло какое-то время. Звонят с радио (А тогда было принято, что после того, как песни прозвучат в каком-нибудь фильме, их записывали в фонд радио):
– Мы хотим ваши песни записать из этого фильма.
И называют две песни, которые я пел с хором.
– С удовольствием, – им отвечаю. – Но там ведь ещё одна песня была, которую я пою сам. Мне бы очень хотелось и её записать.
– Да нет там больше никакой песни, – говорят.
В ту пору у меня очень много было предложений о записи песен, и потому я всё-таки настоял на том, чтобы они эту песню нашли, заявив, что без неё другие петь отказываюсь. Подействовало. Звонят через неделю:
– Мы нашли эту песню.
– Слава богу, – говорю.
– Более того, – продолжают. – Вам повезло: Виктор Николаевич Кнушевицкий, замечательный наш дирижёр и руководитель оркестра Всесоюзного радио, только что вышел из больницы. Он хочет с вами поработать и совместно записать эту песню. Чем-то она его «зацепила», и он уже приступил к ее аранжировке.
Проходит какое-то время, и мне снова звонят:
– Приходите на запись.
Приезжаю в Дом звукозаписи Всесоюзного радио. В большую студию захожу. Вижу: сидит оркестр и стоит огромный женский хор. В шахматном порядке, под самый потолок.
– А хор-то зачем? – спрашиваю. – Я ведь один её пою.
Дело в том, что в песне «Свежий ветерок», которую записали для того самого фильма про спартакиаду, тоже пел хор. А мне там только две строчки петь досталось. И теперь снова хор.
– Ради чего, – говорю Кнушевицкому, – столько сил я потратил на уговоры и хлопоты?
– Не волнуйся, успокойся, – отвечает Виктор Николаевич, – Все будет хорошо. Ты у меня, как в люльке…
У него такая присказка была, любимое выражение. Тогда ведь передачи на радио шли «живьём». И мы все у него «живьём» работали. Волновались, конечно же.
– Я тебе покажу, где вступить.
Взгляд спокойный, доброжелательный. Улыбается…
Начали. Идёт вступление оркестра и хора. Начинаю петь первый куплет, второй, третий, четвертый. А хор все поёт и поёт. Спели вместе всю песню, целиком.
– Теперь запишем? – спрашиваю Кнушевицкого.
– А уже записали.
– Как? Это же мы репетировали…
– А зачем же от добра добро искать, Всё нормально. Хорошая запись получилась. Иди домой. Завтра утром услышишь эту свою песню, и, наверное, тебе много народу будет звонить.
И действительно, на следующее утро состоялась премьера «Подмосковных». Не помню уже, в какой передаче – с тех пор ведь целых полвека прошло. Наверное, «С добрым утром». Во всяком случае, одна из тех, которую тогда все слушали. И начались звонки по телефону. У меня он буквально от них раскалился.
– Что за чудо-песня! Красота-то какая!
И всё это благодаря Кнушевицкому, который сделал удивительную аранжировку, придумал вокализ хоровой, который сопровождал всё мое пение. Это ведь гениально! Потрясающе! Только божественный талант мог такое придумать, как и многое, что сделано в песне этим выдающимся мастером, про которого в дни его недавнего 100-летия почему-то никто и не вспомнил – такими мы стали беспамятными…»
Мало, кто из слушателей запомнил название, и Радиокомитет был просто завален письмами с просьбами снова поставить песню про то, как речка «движется и не движется». И никому не было никакого дела до не сразу понятных оборотов о том, что «милой» явно неудобно смотреть «искоса, низко голову наклоня» – как всегда, главное, чтобы «душа развернулась, а потом свернулась». Это был успех, но ещё не слава.
В конце июля следующего, 1957 года, в Москве проходил VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, в рамках которого проходил и международный конкурс песен.
Соловьёв-Седой, так до конца пока не оценивший «Подмосковные вечера», представил на конкурсе свою новую песню «Если бы парни всей земли», которую, по воспоминаниям собственного внука, весьма недолюбливал за излишнюю пафосность стихов.
Но здесь композитор получил Большую Золотую медаль именно за песню «Подмосковные вечера», надо сказать, к своему полнейшему изумлению. И уже после этого песня ушла в народ: её стали петь везде и всегда. Вот тогда уже подлинная слава наконец-то постигла музыкальное сочинение двух талантливых авторов!
СССР был покорён искренностью лирических интонаций, понятной философичности, доходчивой русской поэтической речи и прекрасной музыкой. А свыше 30 тысяч участников из более чем 100 стран мира, увезли частичку фестиваля с собой, ну и песню прихватить не забыли.
В марте-апреле 1958 года проходил Первый Московский международный конкурс им. П. И. Чайковского, одним из (и, наверное, главным) участников которого был молодой американский пианист Ван Клиберн (Harvey Lavan «Van» Cliburn Jr.). Исключительно одарённый музыкант получил тогда первую премию (а это 25000 рублей) и золотую медаль.
После своего конкурсного триумфа, с 1960 года по 1972 год Ван Клиберн четырежды гастролировал в СССР: в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Тбилиси, Сочи и Новосибирске. Однажды в Москве он пришёл в Дом композиторов, где хотел немного отдохнуть в кругу коллег, послушать песни, поимпровизировать. Шутки ради Соловьёв-Седой, сыграв с ним для разминки какой-то вальс, перешёл к «Подмосковным вечерам».
И вот незадолго до своего отъезда Ван Клиберн давал в Москве заключительный концерт, который транслировался по телевидению. Публика горячо приветствовала пианиста и постоянно вызывала его на бис, фактически сформировав дополнительное отделение концерта.
И тогда в наступившей тишине музыкант заиграл своё фортепианное изложение «Подмосковных вечеров», наполненное неожиданной гармонией, насыщенностью и сочностью. Аплодисменты переросли в громовые овации… Так песня «Подмосковные вечера» вышла уже на мировую арену, чему, по мнению Соловьёва-Седого, как раз активно поспособствовал Ван Клиберн.
Другим популяризатором песни за рубежом стал Народный артист СССР Анатолий Борисович Соловьяненко. В 1964 году в Италии проводился конкурс «Неаполь против всех» («Napoli contro tutti»), на котором Анатолий Соловьяненко завоевал вторую премию, исполнив «Подмосковные вечера» — итальянская газета «Paese Sera» окрестила успех советского певца «невообразимым и из ряда вон выходящим». Это также дало мощный импульс к международному распространению песни.
Вполне естественно, что столь популярная песня не могла не стать соискателем на право быть позывными вновь открываемой в 1964 году радиостанции «Маяк». Тут, правда, тоже всё получилось не столь гладко и задорно, поскольку и в этот раз один из членов художественного совета придрался к словам: «Да что же это за позывные, которые ассоциируются со словами «не слышны в саду даже шорохи». Шорохи даже не слышны, а вы их позывными!»
Документальная история умалчивает, что в итоге произошло на самом деле, но в дело вмешался один из тогдашних руководителей информационной службы Юрий Летунов. На одном из первых совещаний редакции радиостанции, он произнёс многообещающую фразу: «Маяк – радио неожиданностей», после чего именно «Подмосковные вечера» и стали позывными всеми любимого радио.
В 1980 году Всемирная служба Московского радио на английском языке решила выяснить, какие из русских песен слушатели разных стран считают самыми популярными в мире. Песен много, но определить надо было лишь три самые популярные. И что же выбрали жители Австралии, Англии, Африки, Юго-Восточной Азии, США, Канады и многих других стран? «Катюшу», «Калинку» и «Подмосковные вечера».
А перед началом нового тысячелетия ведущий ретро-программы «Маяка» Игорь Макаров предложил назвать слушателям десять, по их мнению, самых лучших песен XX века. И вновь композицией-чемпионом стали «Подмосковные вечера».
Достаточно сложно найти объяснение как бурному, так и длительному шествию этого музыкального шедевра по планете, но, видимо, так иностранцы пытаются понять «загадочную русскую душу», величие нашей Родины, душевность и открытость наших людей. И какими бы не были исполнения или римейки «Подмосковных вечеров» в разных странах, все они всегда связаны с красотой природы, с какими-то чувственными переживаниями, с тихим счастьем двух влюблённых людей.
«Подмосковные вечера» — А. Нетребко — Д. Хворостовский. Красная Площадь.
По материалам сайта: historyonesong.com
Читайте также:
